Японская анимация – это не только аниме. Есть в Стране восходящего солнца и свой анимационный неформат. И мы не про хентай, простихосподи.


Инерция мышления, несмотря на то, что словосочетание отдает клиническим диагнозом, вещь не только не страшная, но в современном мире просто необходимая.

Способность быстро прочертить логическую цепочку «дыра – нора – кролик – подходящая компания» освобождает от потери значительной части времени, которого, как известно всегда не хватает. Вот только, как и в любом лекарстве в инерции мышления жизненно важна дозировка. Иначе вы рискуете пропустить много интересного в окружающем вас мире. Например, твёрдо уверившись, что между японской анимацией и «аниме» нужно ставить знак равенства по умолчанию, вы почти наверняка лишите себя удовольствия отведать такой экзотики как японская независимая анимация. Да-да, в Японии также существует течение независимых авторов, прокладывающих свою дорогу в историю анимационного искусства. Возможно, они не так широко представлены, как, например, в Восточной Европе или России (тех странах, где в виду некоторой специфики, не так уж много крупных студий-фабрик), но они есть и уверенно борются за место в сердце зрителя.

История японского анимационного авангарда насчитывает десятки лет. В стране с оформившимися традициями комиксов-манги и многочисленными корпорациями по производству поточного аниме вдруг появились люди, которые не хотели снимать как все. Ведь перенос отрисованной манги в плоскость экранного изображения – процесс скорее механический, нежели творческий. Конечно, и здесь случаются маленькие чудеса, но это исключения, лишний раз подтверждающие правило. Естественно, тогда ещё молодые творцы искали новые формы подачи истории, изобретали язык выражения чувств. Полотно экрана предоставляло для этого намного больше возможностей, нежели скупой тетрадный листок. В ход шло все: фотографии и живопись, куклы и скульптура, газетные вырезки и карандашные наброски. То, что не могло произвести впечатление на бумаге, складывалось в причудливую живую мозаику на целлулоиде.

Первыми основными игроками на арене независимого анимационного кино можно смело назвать Ёдзи Кури (Yoji Kuri) и Кихачиро Кавамото (Kihachiro Kawamoto). Ёдзи Кури проделал длинный путь от карикатурной графики к призам на престижных международных фестивалях. Находясь в постоянном поиске, он не боится экспериментировать, раз за разом показывая, каких высот может достичь язык мультипликационного фильма. А вот Кихачиро Кавамото оказались ближе куклы. Именно кукольные мультфильмы с их неповторимым японским колоритом принесли Кавамото мировую известность. Но, самый оригинальный его проект – это, безусловно, альманах «Зимние дни», экранизация хокку Мацуо Басё. Именно в этом альманахе переплелись работы учителей и учеников, представителей новой и старой волны независимой японской анимации.

МНОГООБРАЗИЕ ФОРМ И СМЫСЛОВ

Кодзи Ямамура нельзя отнести к категории молодых и дерзких авторов, диктующих новые правила работы по одушевлению кадра. Он не снимает манифестов и агиток, кричащих во всё горло о существовании иного языка в анимационном кино Японии. Его путь – это постоянный поиск, поиск способов выразить себя, а значит донести до окружающего мира частичку души, словно в жертву сакральному знанию. Знанию, которое сможет, наконец, подсказать ответ на такие вечные вопросы «кто мы» и «для чего». И уже не так важно, сколько времени займёт путь, главное не останавливаться посреди дороги. И, конечно же, эта тропинка кружится так далеко от тех дорог, что проложили асфальтоукладчики с ярким, порой кислотным лейблом «аниме». Да и какой интерес идти дорогой, которая уже не раз покорялась другим пешеходам?

Ямамура родился в простой семье, хотя в Японии не принято заострять внимание на неблагородном происхождении человека. При встрече с ним на каком-нибудь анимационном фестивале, вы, скорее всего, примете его за рядового труженика мультцеха, приписав ему совершенно нетворческую специальность. В действительности Кодзи начисто лишен эпатажа, столь характерного для личностей, творящих неформатное кино. Он с большим трепетом и уважением относится как к своим иностранным учителям Норштейну, Назарову, Пярну, так и отцам-основателям японской независимой анимации. Хотя и замечает с грустью, что между японскими аниматорами произошел разрыв в связи поколений, поэтому многое приходится начинать с нуля, а значит, неизбежны какие-то ошибки, которых, скорее всего, можно было бы избежать. Упоминание в списке учителей Норштейна и Назарова не случайно, ведь вдохновившись именно зарубежной анимацией (канадской, европейской, советской), Кодзи принял решение посвятить свою жизнь ожившим картинкам.

Уже в своих первых работах Кодзи Ямамура начинает играть со словами и формами, исследуя возможности графической выразительности языка кино. Акварельные линии «Водного» («Susei», 1987) вырисовывают на экране то глазное яблоко, то пульсирующий фрукт. А «Японско-английский иллюстрированный словарь» («Japanes English Pictionary», 1989) представляет собой своеобразный набор шарад, в котором английские слова меняются причудливым образом под анимационный видеоряд, состоящий из коллажей, мозаики, рисунков карандашом и акварелью, наборов точек и всего что только можно. Одушевленные персонажи всячески жонглируют буквами, давая понять, что рисунок стоит намного выше текста. Ведь картинка в любом ее проявлении интернациональна, в то время как текст жёстко привязан к конкретному языку. И если рисунок обычно не требует специальный подготовки, то насладится фонетикой (а уж тем более грамматикой) чужого языка может уже не каждый. Забавно, но несмотря на довольно дружелюбные ассоциации «Словаря», в памяти невольно возникает одна из ранних короткометражек Линча «Алфавит».

После первых экспериментальных работ Кодзи разительным образом меняет свою целевую аудиторию. Нет, он не бросает эксперименты. Просто теперь его работы адресованы в первую очередь детям. Ведь именно ребёнок самый строгий судья. Он не впадает в умиление от забавно копошащихся зверушек, не возносит на заоблачный пьедестал эстетику и не обременяет дополнительной, порой излишней, философией художественный замысел. Он существует в мире с двумя полюсами «нравится – не нравится», но именно в эти полюса обычно так тяжело попасть. К тому же каждый, кто решил связать свою жизнь с анимацией (привычной или фестивальной – не так уж важно), несмотря на возраст, в душе остаётся ребёнком, а потому, общаясь с детьми, он в первую очередь обращается к себе. Тем самым Кодзи пытается посмотреть на наш мир глазами маленького человечка, когда всё чуточку проще и безмерно интересно.

Небольшой цикл короткометражек о Каро и Пийо, в который вошли три мультфильма («A Hous». «The Sandwiches», «Imagination»), разыгрывает перед нами эпизоды из жизни условных птиц. Почему условных? Да потому что пластилиновые создания на экране в конечном итоге оборачиваются чем угодно. В них нет ничего общего с любимой нами всеми с детства пластилиновой вороной. Пластилин как будто специально подобран нарочито кислотных тонов. Техника, в которой выполнены эти короткометражки, довольно оригинальна. Она совмещает в себе плоскую пластилиновую картинку и рисунки карандашом. При этом истории довольно будничные: строительство дома, готовка по-настоящему большого сэндвича, наблюдение за дождём. Причём именно дождливая погода дает наибольшее поле для фантазии. В самом деле, что еще делать двум «птицам», года за окном льет как из ведра? Конечно же, сочинять истории о летящих по небу рыбах. Поверьте, они и в самом деле существуют.

Пластилин «Пакуси» уже не напоминает формы привычных для нас зверей или птиц. Подчиняясь своим желаниям и целям, пластилиновые зверушки живут в своем выдуманном мире. Не обращайте внимание на лёгкую невменяемость всего происходящего, здесь смысл если и есть, то уж точно прикручен для галочки. Считайте, что это просто пластилиновая песочница, на которую просто приятно смотреть, такой жизнерадостной и яркой она получилась. Причём существа вышли настолько выразительными, что ими бы мог с полным правом гордиться Иван Максимов. Наверное, если бы Иван бросил чёрные фломастеры и увлекся бы цветным пластилином, он, почти наверняка, вылепил бы «Пакуси».

«Киплинг младший» – ещё несколько связанных между собой коротеньких историй, на этот раз из жизни щенка. Он живёт в небольшом уютном домике с родителями, который расположен недалеко от насыпи, через которую проходит железная дорога. Как и в предыдущих работах, главные персонажи выполнены из пластилина. Только теперь это объёмные фигурки, сродни куклам. Вроде бы ничего особенного, но пластилиновые звёзды на ночном пластилиновом небе придают картине дополнительные очки обаяния.

В «Вавилонской книге» два мальчика находят на остановке книгу, оставленную странным человеком, и открывают для себя новый мир, таинственный, неизведанный, пугающий, полный невероятных приключений. Ведь под обложкой любой книги может уместиться много интересного. «Вавилонскую книгу» можно уверенно считать черновыми набросками будущих короткометражных шедевров. Именно в этой работе, Кодзи начинает использовать графику, примененную затем в «Голове-горе» и «Сельском враче», и принёсшую ему впоследствии мировую славу.

Однако Ямамура работает не только для детей, но иногда и с детьми. Пример подобного синтеза имеет место быть в «Выбор за тобой!». Эта работа создана при помощи детей, отрисовавших основных персонажей. В основу положена идея о том, что рано или поздно любой человек сталкивается с проблемой выбора. И здесь главное не растеряться, как это получилось у главного персонажа. Выбор и проблема принятия решения – вот основные атрибуты неизбежного взросления. Конечно же, мультфильм детский, но он важен в первую очередь, не содержанием, а рабочей командой. Кто знает, может быть, в титрах промелькнула фамилия будущего аниматора.

КАФКА ГРЕФНЕВАЯ

2002 год становится по-настоящему звёздным для Кодзи Ямамура. Если раньше его скромная звёздочка светила исключительно над Японией, то с выходом «Головы-горы» мир фестивальной анимации стал с интересом приглядываться к новой фамилии. Восторг критиков был вполне обоснован. Короткометражка получилась очень ёмкой, содержательной, но в то же время очень внимательной к нюансам и мелочам. Гипертрофированная карикатурность рисунка невольно отсылает к работам Билла Плимптона с поправкой на национальную специфику, ведь здесь очень чётко проступает восточный колорит.

Так о чём же нам рассказывает «Голова-гора»? О, это история об одном жадном человеке. Во время очередного приступа жадности, случившегося при поедании вишни, он проглатывает вишнёвую косточку. Ну, в самом деле, не выбрасывать же её. Как и положено поучительной истории, ни одно дело, а уж тем более продиктованное пороком, не должно остаться безнаказанным. Вот только наказание в данном случае вышло более чем оригинальным. Из головы нашего жадины начинает расти вишневое дерево, под которым радостные соседи тут же устраивают пикник. Завязка истории кажется вам абсурдной? Можем вас заверить, финал нас ожидает не менее сюрреалистичный, нарушающий определённые законы логики и геометрии.

Этот маленький (хронометраж ленты около десяти минут) шедевр анимационного абсурда Кодзи Ямамура снимал около шести лет. Тщательно подбирал характер главного героя, кропотливо собирал образы второстепенных персонажей в свой альбом, изобретал свой язык изображения перспективы. Сегодня на такой подвиг готовы немногие. В своём трепетном и в то же время педантичном подходе к процессу создания анимационного фильма японец напоминает своего идейного учителя Юрия Норштейна (напомним, что сам Норштейн уже несколько лет трудится над гоголевской «Шинелью»). Ведь по утверждению самого Кодзи, сам процесс творческого поиска не менее важен, чем конечный результат. Однако конечный результат определённо стоил этой многолетней работы.

Благодаря своей графической составляющей, добавляющей и без того яркой истории иррациональности, «Голова-гора» снискала весьма лестные отзывы критиков анимационного кино. Шутка ли, стать первым японским короткометражным фильмом, номинированным на премию «Оскар» (кстати, 2003 год был для японской анимации прорывом в Голливуд, в этом же году «Унесенные призраками» получили золотую статуэтку). Именно после этой ленты имя Кодзи Ямамуры поставили в один ряд с такими мировыми величинами фестивальной анимации как Игорь Ковалёв и Прийт Пярн. Но если Пярн формирует свою стилистику от безысходности (у эстонца нет художественной школы за плечами), а Ковалёв выводит параллель гротескный мир – гротескный рисунок, то Ямамура уверенно пытается сшить ткани анимации и абсурда. Не зря, во время бесед о «Голове-горе», Норштейн отмечает, что в работе Кодзи присутствую кафкианские мотивы. Ведь, по словам японца, в молодости он зачитывался прозой Кафки. А потому вопрос об экранизации творчества писателя был лишь делом времени. И это время наступило спустя четыре года.

Абсурдистские новеллы Франца Кафки, как ничто другое подходят в качестве основы для сюрреалистического анимационного фильма. Переплетение иронии с грубоватой сатирой, граничащей с гротеском; изменчивость форм окружающего мира и логических связей; погружение в липкий сон, из которого нет выхода даже после пробуждения, – вот типичная атмосфера произведений австро-венгерского прозаика. В этом отношении «Сельский врач», выбранный Кодзи Ямамурой для экранизации, выглядит более чем привлекательно. Три странички текста умудрились вместить в себя практически все темы, поднимаемые Кафкой в своем творчестве. Здесь и страх человека перед бескрайним внешним миром, и предопределенность, предписанная долгом, и взаимоотношения маленького человека и абстрактных представителей власти. Ну, и, конечно же, в тексте присутствуют столь характерные для Кафки логические перевёртыши, когда из ниоткуда возникает, например, конюх с вполне осознанными причинами и целями. С другой стороны, рассказ не имеет чрезмерной затянутости, столь характерной для большой прозы автора.

Графически «Сельский врач» отчасти повторяет «Голову-гору». Такое решение кажется правильным, ведь манера рисунка Кодзи, продемонстрированная в «Голове-горе», идеально ложится на кафкианские тексты, воссоздавая ощущения полусна, когда реальность еще явственно ощущается, но движения и формы приобретают вязкую тягучесть. Однако это не обычная калька, а целенаправленное движение вперед, продиктованное поиском дополнительной выразительности языка анимации. В результате при просмотре создается такая связь между лентой и зрителем, что невольно начинаешь ощущать весь неуют кафкианской ночи.

Несмотря на явственный социальный подтекст Ямамура рисует в первую очередь историю, пропитанную абсурдом, своеобразную и очень колоритную деревенскую байку, лишённую излишнего морализаторства. При этом импульс, который создаёт эта короткометражка, достигает своего максимума далеко за границами просмотра ленты. Образы персонажей надолго оседают в мозговой подкорке, для того, чтобы раз за разом разыгрывать перед вами представление, открывая новые грани и проблемы, на которые, возможно, и не обратишь внимание при первом просмотре.

При этом коллапса от соприкосновения западной и восточной культуры не произошло. Взорвавшаяся нервными красками новая реальность сжалась до размера горошины, а мир всё также продолжает вращаться вокруг личных трагедий. Главный недостаток ленты – в ней до обидного мало Ямамуры как автора. Кодзи примеряет на себя скромную роль художника, всецело отдавая лавры рассказчика Кафке. Все перевёртыши обусловлены сюжетом, личных метаморфоз времени и пространства, так характерных для творчества японца, практически нет. В результате мы получили достойную иллюстрацию странной новеллы. Так что, если кому-то по загадочным морально-этическим представлениям не хочется обряжать кафкианские образы в земные наряды повседневности, смотрите этот анимационный фильм. Благо рассказ там зачитывается полностью.

СЫГРАЙ МНЕ САТИ

Впрочем, строгие сюжетные рамки явно не по нраву Ямамуре. Пережив Кафку, он создаёт впечатляющую квинтесенцию абсурда. «Нити Мейбриджа» уже не содержат определённого сюжета. Или наоборот, содержат две, три, десять историй, всё зависит от восприятия зрителя. Мелькают лошадиные ноги, где-то происходит убийство, Мейбридж расставляет свои фотоловушки. Проведённый как последний аргумент в споре эксперимент неожиданно дарит жизнь забавной оптической игрушке. Именно Эдвард Мейбридж является изобретателем зоопраксископа – одного из прообразов кинематографа в принципе. Здесь хватило бы одного этого факта, чтобы сотворить непередаваемую визуальную иллюзию, но режиссёру этого определенно мало. Щедрой рукой он добавляет на экран меланхоличные размышления о природе времени. Застывшая секунда скачек, сливаясь с набором фотокароточек, начинает пульсировать, проецируя на стену имитацию жизни. Больше никаких рассказов за кадром – музыка становится рассказчиком, перекидывая хрупкие мостики к работам европейских аниматоров.

Да, теперь в работах Кодзи Ямамуры становятся отчётливо слышны отголоски Павлатовой и Гаспаровича с их Сен-Сансами и Сати. Под музыку последнего был выстроен целый «Парад». Нарочито простой, очищенный от характерного обилия пляшущих линий, мультфильм пытается играть с «реалистичностью балета», распахивая настежь форточку фантазии. Потому что Эрик Сати это прежде всего поток образов (пусть и под салонную музыку). Потому что Кодзи Ямамура ценит в первую очередь игру, а не сюжетную линию. Потому что загребская школа анимации далека от японской, и творить на этом поле было бы особенно интересно режиссёру. Потому что… да мало ли какие еще «потому что» могут существовать? Кодзи в очередной раз создаёт причудливый мирок, запирая его в небольшом стеклянном шарике. И достаточно лёгкого щелчка, чтобы привести в движение этот маленький, но дивный-дивный мир. В нём всё ещё угадывается почерк режиссёра, пусть он и пытается снова сыграть со стилем забавную игру.

Глядя на фильмографию Кодзи Ямамуры, можно уверенно сказать, он очень ответственно относится к каждой своей работе. Он готов потратить годы на поиски правильного образа или верного жеста. И пусть его лент приходится ждать очень долго, мы согласны на эти ожидания. В конечном итоге нам не так уж часто предлагают такие изумительные бриллианты ручной авторской анимации. Да что там. В его руках даже незамысловатый бисер порою блестит не хуже какого-нибудь Сваровски.

Константин Большаков